Неужели это он? - Страница 20

— Мне кажется, вам не стоит огорчаться, менеер ван Блоом, во всяком случае пока... — улыбнулся Сидней. — Как насчет галереи «Тейт»? Неплохое место для стажировки?

— Безусловно, я и мечтать не мог, что она будет работать там... Только, знаете, я знаком с Джейн Пауэрс, — он говорил о директоре галереи «Тейт», — но не настолько близко, чтобы просить ее...

— Джейн Пауэрс читала у нас в Оксфорде курс истории британской живописи девятнадцатого века... — У Сиднея был вид победителя. Ну и что страшного, если она будет в Лондоне, убеждал он себя. В конце концов, он уже большой мальчик и вполне способен держать в узде свои эмоции, сохраняя безопасную дистанцию между собой и Доминик. — И я уже пять лет вхожу в экспертный совет Галереи. Пока ничего не говорите Доминик, а вдруг не получится...

— В любом случае я буду признателен вам всю жизнь. — Старик растерянно качал головой.

Харпер встал, давая понять, что ему пора. Вслед за ним поднялся и ван Блоом. Они вернулись в столовую, чтобы Харпер мог попрощаться с женщинами. Он поблагодарил мефрау ван Блоом за отменный ланч, протянул руку Доминик и попрощался с ней вежливо и сухо, так как решил соблюдать безопасную дистанцию. Доминик, не подозревавшая, какие демоны противоречия терзают его, расстроилась, но не подала виду.

Коротко поклонившись, Сидней Харпер вышел на улицу.

Доминик принялась убирать со стола. Ее мать стояла у окна и глядела на улицу.

— Машина — прелесть, — сказала она, глядя на отъезжающий «порше». — И мистер Харпер — прелесть. Настоящий аристократ, сразу видно.

— Да. — Доминик произнесла это «да» так тихо, что мать обернулась и пристально посмотрела на нее.

— Итак, вечером ты нам с Отцом все подробно расскажешь, дорогая. Сейчас иди к себе в комнату распаковывать вещи — посуду я сама вымою и со стола уберу. Похоже, тебе есть что рассказать нам.

До самого вечера Доминик давала родителям обстоятельный отчет о своем пребывании в Англии, подробно излагая происшествие с картиной и свой визит к Барнхемам, но тщательно обходя моменты своих встреч с Сиднеем Харпером, что ее мать конечно же отметила, но ничего не сказала.

Харпер вернулся в Лондон и с головой погрузился в работу. Пимпл составил ему список личных контактов Фредериксона за последние три года, и этот список надо было отработать. Интуиция подсказывала Сиднею, что следы преступления ведут в Филадельфию, но он специально себя притормаживал, как охотник нетерпеливую гончую. Именно поэтому он не кинулся к папаше Ралфу выбивать командировку в США, а стал методично проверять список контактов, вычеркивая одну кандидатуру за другой. Лишь через три дня после возвращения он смог повидать Патрисию.

— Ну наконец-то ты явился! — приветствовала его невеста. — Честное слово, Сид, тебе надо что-то решать с этой проклятой работой. Ты бы прекрасно мог существовать в качестве эксперта, а не ловить преступников сам. В полиции хватает детективов и без тебя...

Сидней обратил внимание, что Патрисия тщательно подготовилась к встрече: она была необыкновенно хороша, а ее наряд продуман до мелочей. Еще месяц назад это польстило бы его мужскому самолюбию, но теперь он не почувствовал ничего, кроме раздражения.

Да, конечно, он тратит на работу больше времени, чем другие люди, но Патрисия прекрасно это знала, когда соглашалась выйти за него замуж. Значит, она тогда уже была уверена, что сможет заставить его бросить полицейское дело, просто решила хитро помалкивать до поры до времени. Или же просто не задумывалась, что неоконченные обеды, частое отсутствие по ночам — неотъемлемая часть их совместной жизни. Видимо, ей казалось, что он легко и просто включится в светскую жизнь, в которой она видела единственный смысл своего существования.

И что теперь со всем этим делать? Нельзя же просто сказать женщине: милая, я хочу разорвать нашу помолвку, так как у нас с тобой оказались противоположные взгляды на жизнь. Это выглядит убедительно, когда об этом думаешь, но если произнести вслух — прозвучит глупо. Поэтому Сидней просто сказал:

— Пат, дорогая, я не могу без этой работы. Она — часть меня, пойми это, пожалуйста, и перестань уговаривать меня бросить ее.

Патрисия решила прибегнуть к последнему средству, которое всегда помогало: она села рядом с ним на кушетку, постаравшись тесно прижаться к нему.

— Бедный мой, ты просто устал от своей бесконечной работы. Я не против того, что ты любишь свое дело, но зачем же отказываться ради него от всего остального? Жизнь и без того коротка... Ходжсоны пригласили меня на недельку к ним в Шотландию. Поехали со мной. Они просили меня взять тебя, если ты будешь свободен.

— В том-то и дело, что я не свободен, — тихо проговорил Сидней.

Патрисия нахмурила свои искусно выщипанные брови.

— Глупости, милый. Честное слово, ты меня просто хочешь разозлить...

— Нет, Пат, не хочу, — сказал он устало и отстраненно.

Патрисия вдруг почувствовала, что он не слышит ее, что его мысли — да и сам он — где-то очень далеко. В глубине души Патрисия знала, что никогда не любила его. Она любила саму идею стать женой этого состоятельного человека, красавца, по которому сохнут все невесты Великобритании, — в ней говорила гордыня, а не живое чувство. И вот сейчас — она инстинктивно осознавала это — все ее планы стать его женой под угрозой: она зашла слишком далеко...

Патрисия осторожно дотронулась до его руки.

— Сид, не злись, пожалуйста. Я сказала глупость, больше не буду.

Вернувшись домой, Сидней уединился с Брюсом в своем кабинете. Никогда прежде он не осознавал так ясно, что их брак с Патрисией Барнхем не имеет будущего и все его надежды, что все как-нибудь сгладится, не более чем жалкое оправдание собственной нерешительности и нежелание взглянуть в глаза реальности. Они не любят друг друга и никогда не любили. Оба тешили свое тщеславие.